[sheine]

Название: Сирота
Автор:  vinushka
Бета:  Злобный Ностердамус
Фендом: Naruto
Дисклеймер: Kishimoto
Персонажи: Наруто-centric. Намёк на Naruto|Sasuke
Рейтинг: PG-15
Жанр: AU, angst, deathfic
Warning: OOC Наруто
Состояние: завершен.
Размещение: с разрешения автора.
От автора: Автор беспощадная сволочь, которая просто обожает анхэппи энды. Ни на что не претендую, ибо это что-то вроде "баловства". Посвящается моему любимому другу  Айа..
Саммари: О дружбе, любви и немного о смерти.


День первый.

Сегодня солнечно. День, наверное, тёплым будет, что не может меня не радовать. А то руки обветрились, да и одежды зимней у меня нет. А раз сегодня хорошо на улице, мне стоит сходить на рынок и посмотреть, осталось ли там ещё чего-нибудь в ящиках: я ведь не ел, уже два дня. Боюсь, что упаду в обморок.

Нашёл две малость раздавленные сливы и один целый банан. Ну, как я мог не радоваться? Наверное, это лучшее, что случилось со мной за этот день. Запихал в рот банан, почти не жуя его. Было ощущение, что горло содрали шпателем - больно. Конечно, таким обедом нельзя наесться, но всё же жить можно. Пошёл бродить по стройкам. На самом деле я обожаю ходить по недостроенным зданиям. Ещё очень люблю, когда здания эти – огромные гиганты, смотрящие в небо, питающиеся солнечным светом и разведённым цементом. Стройки пахнут свежей строительной смесью. Я стал замечать, что уже не могу жить без этого запаха и высоты. А над головой светит злое солнце, обнимает и шепчет «я с тобой, я с тобой», но я уже перестал этому верить, поэтому стараюсь не обращать на него особого внимания. Тогда солнце начинает злиться и пропадает на несколько дней, оставляя в душе тусклый холод и пустой полумрак. Наверное, так же как люди, которые когда-то были готовы помогать тебе – предают из-за собственного эгоизма или какой-нибудь пустяковой обиды. Но почему-то сегодня солнце светит ярко, слепит глаза. Видимо, оно оттаяло и больше не злится.

Ночью витрины магазинов начинают жить другой жизнью. Я всегда замечал, что именно ночью на них падает гораздо больше взглядов, чем днём. Все люди, словно притянутые магнитом, быстрее идут в тот или иной бутик. Мне нравится буквально "прилипать" к витринам, стараясь увидеть хотя бы маленький кусочек магазина. Меня обычно туда не пускают. Всё происходит по одному и тому же плану: охранник пристально оглядывает меня, подходит, совсем недружелюбно хватает за шиворот и выкидывает на улицу. Конечно, какой покупатель захочет видеть маленького и чумазого беспризорника? Я их отчасти понимаю и даже могу попытаться озвучить их мысли: «Ой, какой неопрятный мальчишка» или «Наверное, попрошайничать пришёл. И как только совести хватает?». Иногда у меня случается приступ раздражения, так как мне начинает казаться, что все эти люди не считают меня человеком. Животным. Скорее всего... дворнягой… От этих мысли к горлу подступает ком. И не заплакать и не посмеяться. Странные люди.
Пойду-ка я спать.

День второй.

Сижу в подвале. Он тёплый. В нём хотя бы можно переночевать. В этом подвале мне разрешил жить старенький электрик, при условии, что никто не узнает, что я нахожусь тут. У старика нет семьи, и я его в чём-то понимаю, ведь у меня тоже никогда её не было. Иногда, когда у старика есть лишняя мелочь, он приносит мне маленькую сдобную булочку. Не знаю, где он такие берёт, но когда я чувствую этот потрясающий вкус свежего сладкого хлеба, хочется плакать от счастья. В такие моменты мне кажется, что я готов расцеловать старика.
На улицу совершенно не хочется, но, наверное, нужно найти что-нибудь поесть. Странно, давно уже перестал воспринимать еду как что-то приятное, просто рефлекс - есть, чтобы жить. Но так лень... Вчера по дороге домой я нашёл журнал со спортивными машинами. Он был весь в снегу, и половина страниц была порвана. Ещё в детском доме мечтал о спортивке, но, как сказала воспитательница, её у меня не будет, даже когда я вырасту. Почему-то я ей не верю. У меня обязательно будет своя машина, и я никогда-никогда не буду так сильно мёрзнуть, как сейчас, идя по холодным улицам... Так сильно, что не чувствовать своих конечностей. От мысли, что кто-то сейчас пьёт чай в своей квартире, становится тошно. Мне бы горячего кипятка, и я был бы рад.

В журнале много интересных статей и картинок. Я всё же рад, что бабушка Цунадэ научила меня читать в приюте. Это просто замечательно, потому что, читая, можно узнать много всего нового и полезного. Вот и сейчас я узнал, что именно трансмиссия придаёт машине такую мощную скорость. Интересно, а что такое трансмиссия... На другой странице стояли двое мужчин, обнявшись за плечи, они махали куда-то в сторону. Оба были одеты в обтягивающие сине-красные костюмы гонщиков, каждый из них держал подмышкой защитный шлем. Поймал себя на мысли, что мне захотелось постоять рядом с этими мужчинами, в точности в таком костюме и со шлемом. Я был бы чемпионом «формулы», и моё интервью опубликовали бы в этом журнале. Интересно, что чувствует гонщик, когда он летит на бешеной скорости к финишу?

Прошёл день. Ещё один день, а есть совсем не хочется. Может, я заболел? У меня ведь бывает так: когда болею, аппетит нарушается. Всегда ругал заварную лапшу. Ну, почему? Почему для заварки лапши нужен кипяток? Точнее не так... Почему у меня под рукой нет кипятка? Уже темно, никуда не пойду, слишком рискованно. Надо перетерпеть до завтра.
Ночью вырвало. От голода.

День третий.

Небо жуткое. Цвета моря. Неужели, пойдёт дождь? Никогда не думал, что он может идти в марте. А солнца нет, наверное, опять обиделось на меня. Ну и ладно. Зато бабушка угостила меня такояки. Вот это вкуснятина! Есть же на свете щедрые люди.
Когда возвращался домой, за мной увязался щенок. Ему месяца четыре, не больше. Он чёрненький, а на левом ушке белое пятно, напоминающее мне сердце. Щенок всю дорогу шёл за мной молча, даже не скулил. Может взять его себе? Хотя куда там. Я себя едва могу накормить, а ещё его…

А, чёрт с ним. Сидит тут, на ступеньке. Морда умная-умная, прямо как у настоящей овчарки, а глазенки - словно два уголька, мерцающих на солнце. Имя дать ему, что ли. Пусть будет Саске. Думаю: ему подходит. Услышал бы Саске, что я в честь него щенка назвал – наверное, не обрадовался бы. Вместе с Саске я жил в приюте. Он, как и я, остался сиротой ещё совсем в раннем возрасте. Я на него сразу обратил внимание, потому что он был необычным для меня мальчишкой. Саске вечно шлялся по приюту в одиночку но, несмотря на свою хмурость и угрюмость, он как-то умудрялся нравиться девчонкам, и меня это бесило. Тем не менее, раздражение – отнюдь не единственное чувство, которое Саске вызывал у меня. Наверное, ребятам не хватало смелости подойти к нему, а он в свою очередь не старался завязать с кем-нибудь дружбу. От этого у меня щемило сердце. Я переживал за него, словно за себя. Приняв решение подружиться с ним, я сел рядом с ним в столовой. Первый наш разговор мало был похож на диалог, скорее монолог, который вёл один я, рассказывая о здешних воспитателях. По его словам, это было мало интересующей его темой, но, я-то видел, как он внимательно меня слушал, пускай его голова была повёрнута совсем не в мою сторону. Разговоры в столовой вошли в традицию, а потом, спустя какое-то время, Саске сам стал ко мне подсаживаться. Вот так мы и подружились.
В приюте я часто нарушал правила, почти никогда не слушал воспитателей. В отличие от меня, Саске не нарушал дисциплины, стараясь не выделяться вообще. Был лишь один случай, когда его отругали. И то из-за меня. Тогда, носившись по приюту, я сбил фарфоровую вазу, стоявшую на маленьком столике в самом углу коридора. Когда воспитательница пришла на шум, рядом с разбитой вазой и мной она увидела Саске. Саске сказал, что вазу разбил он. После этих слов его ударили по щеке и заперли в кладовке с лопатами на пять с лишним часов. Как сейчас помню, я очень сильно испугался, не сумев сдержать слёз. Плакал около двери, как дурак, а Саске шипел, что я бесполезный кретин, но, мне казалось, что он улыбался. После этого случая я перестал носиться по приюту.
Незадолго до того как Саске исполнилось восемь, он физически стал сильно уставать. – «У него болит сердце», - как-то раз сказала мне бабушка Цунадэ. Позже выяснилось, что у Саске порок сердца. Ему нужна срочная операция. Весь день до операции мы были вместе. Я обнимал его дрожащими руками и тихо шептал, что всё будет хорошо. Наверное, тогда он поверил мне. В тот день у меня было ощущение, что порок сердца убивает жизненно важную мышцу именно во мне. Глаза Саске поблёскивали в темноте, казалось, он плачет. Я не ощущал себя. Тоска, горечь и отчаянье – всё это перемешалось в моей голове, а я лишь хотел верить в лучшее, хотел знать, что мой Саске будет жить.
Когда мне сказали, что Саске умер – я молчал, не было истерики, не было ничего. Когда он ушёл - я ушёл следом. Только на следующий день я смог заплакать. Тихо, совершенно беспомощно. Я оплакивал Саске в одиночестве. Я оплакивал нас, смотря в окно на злое-злое солнце. Через три дня я сбежал с приюта.

Спит. Шёрстка блестит в тусклом свете подвальной лампочки. Бедняжка, наверное, у него замёрзли лапки. Надо лечь рядом и укутать его в свою куртку. Вместе ведь теплее, правда, Саске?
Ночью шёл дождь. Я выбегал, чтобы посмотреть на него. Дождь выдавливал на снегу свои опечатки. Было ощущение, будто по нему стреляли сотни пулемётов. Скорее всего, завтра опять всё застынет, снег станет холодным, а сверху его покроет тонкий панцирь изо льда.

День четвёртый.

Пошли с Саске гулять. Щенок радостно пищал, бегал за палкой, которую я кидал в сторону, и возвращал её мне. Сегодня я в первый раз нашёл денежку, а точнее её нашёл мой новый друг, пробегая мимо опустевших лавок в парке. Под ними часто можно найти мелочь, которую, по неосторожности своей, обронили старики. Решил купить Саске булку, да и самому поесть надо было. Прикидывая в уме на какую булку мне хватит денег, я увидел, как к нам направляется шайка уличных мальчишек лет на пять-шесть старше меня. Когда они посмотрели на меня, их лица исказились в усмешке. Один из них подошёл ко мне и потребовал мелочь, иначе он отберёт её силой. Я не стал убегать и первым полез в драку, отчего больно получил по скуле. Во рту сразу же почувствовался металлический солёный привкус, отвлекшись на него, я совершенно не заметил, как подошли остальные мальчишки. Один из них взял за шкирку Саске - щенок жалобно заскулил. У меня защемило сердце, и я, опомнившись, кинул им в ноги найденную сегодняшним утром мелочь. Меня обуял лютый страх. Хотелось спрятаться, никому не показываться, знать, что никто не обидит и не ударит. Поскуливание щенка разъедало мне уши, словно серная кислота. Я физически ощущал боль, которую испытывал Саске. Щенка швырнули мне под ноги, точно так же, как я кинул им под ноги мелочь. Послышался мерзкий смех за моей спиной и позвякивание металлических монет. Хоть покушать сегодня не удалось, зато мы ушли от хулиганов целыми.

От голодной смерти нас спас выше упомянутый мною электрик. Поздним вечером он пришёл проведать меня. Укрытый моей курткой Саске учуял запах свежей выпечки и, спрыгнув с моих колен, подбежал к старику, вопросительно посмотрев на него. Поняв щенка «без слов», электрик отломил чуть меньше половины от сдобы и бросил её Саске. Заливаясь счастливым визгом, Саске буквально проглотил сдобу. Я засмеялся, потрепав его по холке, а старик лишь покачал головой, напоминая мне о том, что не стоит тут шуметь. После, осмотрев счётчики, он попрощался со мной и ушёл. Внезапно меня обуяла такая зависть, что самому противно стало. Съев свою сдобу, я решил не заострять на этом внимание, и уже наконец-то лечь спать. Закрыв глаза, я притянул к себе щенка и погрузился в холодный тягучий сон. Сегодня ночью мне снился Саске.

Спустя две недели.

Когда я проснулся, щенок ещё спал. Пойти, что ли прогуляться, а потом придти за ним. Так и сделаю. Холодный ветер бил меня по щекам, но я не пытался от него спрятаться. Солнце дарило людям тепло, земля начала прогреваться, но тепла я не ощущал. На углу, где бабушка продавала такояки, никого не было. И не удивительно! Ведь в такую погоду совершенно не хочется работать. Мир похорошел, или мне только кажется?

Тогда... Вернувшись домой, я был в хорошем настроении. Саске, скорее всего, уже проснулся. Зайдя в подвал, я еле сдержал рвотные порывы - на полу лежал истерзанное тело моего щенка, шерстка слиплась от густой крови... Щенок был выпотрошен, рядом лежали внутренности, а на них записка "сука, это тебе за мелочь". Глаза были наполнены кровью, казалось, он смотрит на меня своими пустыми глазами. Застрявший в горле ком не давал мне вздохнуть. Хотелось крикнуть, заплакать... Хоть что-нибудь. Неужели, жизнь родного и любимого существа, с которым ты делил последнюю булку хлеба, может оцениваться в мелочь, найденную под скамьёй в парке? Неужели, он этого заслужил?
За что?

Спустя день.

Похоронил щенка. Не стоило называть его своим любимым именем.